— Диву даюсь. Вот уж месяца три, как я встал на ноги, а все еще мышцы судорогой сводит. А бедра иногда до того болят, что и шагу не ступить.

— Когда беременные женщины страдают от судорог в ногах, мы велим им пить молоко. — Кловер, кажется, впервые за все время их сегодняшнего разговора сказала что-то такое, в чем сама была вполне уверена. А может, такую уверенность она выразила в первый раз за всю свою жизнь. — А вы молоко пьете?

— Терпеть не могу молока.

Чайник вот-вот должен был вскипеть, И Ранд с томительным нетерпением дожидался этого момента, но Кловер вдруг сняла чайник с огня. Он ошеломленно глядел на нее, а она, взяв большую кружку из буфета, кинулась к стоявшему в углу ведру и откинула накрывавшую его ткань. Потом звенящим от радости голоском Кловер сказала:

— Я знаю, как вам помочь. Анн как раз только что принесла свежее молоко, оно парное, прямо из-под коровы, еще теплое. И с жирной пенкой. Конечно, не очень много сливок и пенки моему супругу достанется, если я потревожу сейчас ведро, но…

— Не стоит тратить на меня ваши сливки, — неуверенно произнес Ранд, но она уже зачерпнула полную кружку и поставила ее перед ним на стол.

— Это высокая честь послужить господину. Господи! Как он ненавидел молоко, особенно такое жирное, что он, даже не отпив, уже ощущал в горле маслянистые хлопья, которые еще и проглотить надо. Но что ему оставалось делать? Прогнать эту улыбку надежды с лица Кловер Доналд? Мало ей за ее жизнь приходилось прогонять улыбок со своего лица! Робко ухмыльнувшись, он поднял кружку, будто бы салютуя в честь своей хозяйки, и хлебнул.

Естественно, вкус был такой скверный, как он и воображал — что он, молока не знает, что ли? А потом она заговорила, и его даже немножко задело, когда он услышал:

— Удивляюсь я Бетти. Неужто так трудно подавать вам горячее молоко с медом, да еще отваривать травы? Пили бы это утром и вечером, особенно на сон грядущий.

— Если честно, то я никому и не жаловался на эти судороги, — признался Ранд. — Да, по Правде, они меня не так уж и беспокоят, и с каждым днем становится все лучше. Просто я находился сегодня. Потому, наверно, и вспомнил эту неприятность.

— А почему это? — Она бросила на него Испуганный взгляд. — Ой, я, кажется, забываюсь. Уж простите за неумеренное любопытство.

— Да вот с самого обеда племянницу искал. Ей что-то в голову взбрело обследовать все имение, да еще не спрашивая на то разрешения у матери, а моя жена.., ну, и жену тоже пришлось искать.

— Ох.

Она нахмурилась, недоверчиво глядя на него. Все ее оживление как рукой сняло, и Ранд чуть ли не физически ощутил скрежет внезапно заклинивших шестерен разговора. Боясь, что вновь воцарится тягостное безмолвие. Ранд сказал:

— Я бы, может быть, и не беспокоился так, да, верно, и не устал бы так сильно, если бы мы : с Силван не сходили утром на фабрику.

Кловер Доналд подняла глаза и уставилась в его лицо:

— Зачем это?

Успокаивающе улыбаясь ей, Ранд ответил:

— Мне даже как-то странно, что до вас еще не дошли эти слухи. Вся деревня уже про это говорит. Мы намерены вновь открыть фабрику.

Кловер задрожала и отшатнулась назад, словно ее молния поразила.

— Кловер? — Он поднялся, решив, что хозяйке стало дурно — на ней лица не было. — Кловер, что с вами?

Ее губы шевелились, и вдруг эта маленькая, невзрачная, жалкая женщина завопила:

— Нельзя вам!

— Что вы…

— Я вас предупреждаю: не смейте! Он всех вас поубивает. Вы что, не знаете, что не сможете противиться его силе и власти?

В смятении и ужасе Ранд изумленно спросил:

— Вы про власть Божию?

— Да нет же, как вы не понимаете? Я про силу его преподобия. Небеса милосердные, что же это вы задумали?

* * *

Дух никогда не появлялся при свете дня, но тут он высился над нею, водрузив стопы свои на ее юбку, и казался страшнее, чем когда-либо во мраке ночи. Однако каким-то уголком своего сознания она все еще силилась постичь происходящее — понять, как же это так: священник, творивший столько добра, мог в то же самое время причинять столько боли. Силван ни минуты не сомневалась, что отец Доналд собирается убить ее. Только вот медлит почему-то. В глазах его поблескивает злобное удовольствие от предвкушения того, что скоро произойдет. Силван прошептала:

— Как же вы можете, ваше преподобие? Библия говорит…

Выпрямившись во весь свой огромный рост, он прогремел:

— Как вы смеете рассказывать мне про то, что говорит Библия?! Вы же не кончали курс в университете. Вам не приходилось зубрить Писание по ночам. А я заучивал Святое Писание Ночью, украдкой, все время страшась, что заметит отец и огреет палкой по голове. — В ярости он поднял обрезок трубы, замахнулся, и тут что-то большое и тяжелое упало где-то за его спиной. Раздался грохот, такой сильный, что затрясся пол под ногами. Отец Доналд заметался, оглядываясь, и на секунду его внимание отвлеклось от Силван.

Воспользовавшись этим, она быстро выдернула подол своей юбки из-под его подошвы. Он поскользнулся и потерял равновесие. А Силван увернулась от его протянутой руки и побежала.

Она стремительно перескакивала через станки и другое оборудование, через валявшиеся доски и штабеля шифера. Сердце неистово колотилось. Сейчас от ее быстроты и проворности зависела сама ее жизнь. Ей надо было выскочить на улицу, выбраться на свободу из мрака. В глазах ее вспыхивали огни, дыхание прерывалось. Еще немного, еще несколько шагов! Она прыжком преодолела оставшееся до двери расстояние и выскочила на улицу. Спасена!

Осмелившись, Силван глянула назад. Он за ней не гнался. За спиной никого не было.

Фабрика казалась такой тихой и темной, что, можно было подумать, в ней никого не было. Но она-то знала, что это не так. Там, в ее стенах — Джеймс, и его преподобие Доналд, и… Гейл.

Это, верно, Гейл скинула что-то вниз, чтобы Силван смогла убежать.

А что, если отец Доналд поймал Гейл? Доблестную Гейл, ту девочку, которой он дал имя «дитя греха»?

Силван нужно было вернуться на фабрику. Ее ладони стали липкими при одной мысли об этом, но ей доводилось оказываться лицом к лицу и с кое-чем пострашнее, чем душегуб-святоша. Всякого она уже успела наглядеться за свою жизнь. Она видела глаза раненых в битве при Ватерлоо и не забыла, что такое смерть.

Ярость отогнала от нее страх. Какое право имеет этот обезумевший священник изображать из себя молот Господень, решая, кому жить, а кому умереть. Слишком много смертей видела она — и ничего не могла сделать. Но сейчас — сейчас она будет бороться.

Склонившись к кучке камней — печальному памятнику Гарту, сооруженному Гейл, Силван выбрала два больших камня и взвесила их на ладони. Плохо то, что у нее обе руки окажутся заняты, однако Силван обрушила бы на голову отца Доналда все камни на свете и горько сожалела, что не может этого сделать.